Форум Paimnuel.cc

ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ
──────────────────────────────────────────
Имя: Марк
Фамилия: Смит
Пол: Мужской
Возраст: 20 Лет (850 год)
Дата рождения: 18.05.830
Рост: 167 см
Телосложение: Жилистое, без лишнего жира, тело, отточенное годами марш-бросков и изнурительных тренировок. Каждая мышца под контролем.
Вес: 61 кг
Национальность: Элдиец
Цвет кожи: Бледный
Корпус: Разведывательный
Отряд: Исследовательский
Звание: Младший Сержант
Стиль ведения боя: Фехтовальщик

Характер:
Марк - человек немногословный и собранный. Он не производит впечатления холодного или надменного скорее кажется отстраненным, будто всегда находится на шаг в стороне от происходящего. Это не равнодушие, а привычка наблюдать и держать себя в руках. Он рано усвоил, что лишние эмоции на вылазках стоят жизни, и со временем научился их подавлять, оставляя только то, что помогает действовать. В бою и вне его он спокоен и устойчив. Когда вокруг начинается суета, он не ускоряется - наоборот, становится чуть медленнее и точнее. Говорит тихо и по существу, не повышая голос даже в критический момент. Его фразы короткие, иногда резкие, но в них редко бывает лишнее. Он не пытается подбодрить словами, вместо этого страх товарищей он гасит делом: точным маневром, вовремя сказанным предупреждением, закрытой брешью. Марк не стремится командовать и не считает себя лидером, но в тяжелые моменты люди инстинктивно начинают ориентироваться на него. Он хорошо чувствует состояние тех, кто рядом: замечает растерянность, усталость, надлом, пусть и не всегда умеет правильно на это отреагировать словами. Его сильная сторона - не вдохновение, а устойчивость. Рядом с ним проще собраться с мыслями и не сорваться в челюсть титана. Чувство долга у него жёсткое и личное. Он болезненно воспринимает любую ошибку, особенно если она может как то аукнуться другим. Ошибки переживает молча и долго, прокручивая их снова и снова, даже когда остальные уже забыли произошедшее.
Мировосприятие:
Марк мыслит нестандартно не из любви к оригинальности, а из привычки сомневаться в очевидном. Он не доверяет первому впечатлению и старается проверить все еще раз - маршруты, поведение титана, расстановку людей. Его внимание цепляется за мелочи: задержку в шаге, нехарактерный разворот головы титана, странную тишину там, где её быть не должно.
Он предпочитает понимать, а не верить. Любая ситуация для него - это совокупность странных факторов, которые можно разобрать на части, сопоставить и использовать. Он редко действует на чистом импульсе, но и не застывает в раздумьях - решения он принимает без долгих колебаний, но часто выбирает ходы, которые не укладываются в привычные тактики и выглядят непривычно для остальных.

Сильные стороны:
Холодная голова. В критические моменты, когда другие начинают суетиться и паниковать, Марк, наоборот, собирается. Его спокойствие заразительно - не потому что он подавляет остальных, а потому что рядом с ним становится ясно, как поступить дальше.
Наблюдательность и ум. Он быстро вычленяет главное и умеет предложить рабочее решение, даже если оно выглядит непривычно или идёт вразрез со стандартными тактиками.
Аккуратность и дисциплина. Снаряжение, отчёты, подготовка - всё доводит до состояния, в котором может быть уверен.
Спокойная опора. Он не стремится выделяться или брать командование на себя, но в самые напряженные моменты боя его спокойные и точные указания нередко становятся той точкой опоры, на которую ориентируются остальные.

Слабые стороны:
Туннельное зрение. Зацикливаясь на цели - будь то точка на шее титана, сложный манёвр или отчёт - он может так уйти в себя, что выпадет из общего контекста. В бою такая слепота может стать последней.
Упрямство в реализации плана. Марк привык действовать по заранее продуманной тактике и держится за неё даже тогда, когда обстановка начинает выходить из-под контроля. Осознавая изменения, он не всегда сразу отказывается от первоначального замысла, предпочитая попытаться подстроить его под новую ситуацию, из-за чего с перестройкой иногда запаздывает.
Трудности в живом общении. Марку непросто находить слова поддержки. Он искренне переживает за товарищей, но выражает это сухо и неловко, из-за чего часто кажется холоднее, чем есть на самом деле.
Высокий расход газа. Его стиль боя строится на частых корректировках и точных маневрах, что ведёт к ускоренному расходу газа. Это ограничивает его по времени активного боя и требует постоянного контроля баллонов с газом.
Переутомление. После затяжных вылазок его накрывают головные боли и дезориентация - следствие постоянного напряжения и раздумий.
Навязчивая проверка УПМ. Недоверие к снаряжению без личного осмотра. Если он не убедился сам, в бою чувствует неуверенность, что сказывается на решительности.

Страхи:
Страх роковой ошибки. Не любой, а той, из-за которой погибнут доверенные ему люди. Этот страх въелся после нескольких вылазок, где он видел, как из-за чужой (а иногда и своей, пусть мелкой) оплошности обрываются жизни. Теперь это навязчивая картина: увидеть, как его неверный выбор запускает цепную реакцию смертей.
Страх стать обузой. Для человека, чья ценность - в анализе и поддержке, мысль оказаться в ситуации, где он бесполезен, - личный ад. Быть раненым и беспомощным, как после боя у Элитного штаба, было для него едва ли не страшнее гибели.
Страх внутреннего провала. Ему плевать на выговоры командования. Его суд - он сам. Не дотянуть до своих же жёстких, почти невыполнимых стандартов, провалить внутренний экзамен на профпригодность - вот что точит его изнутри. Это страх не перед людьми, а перед тем идеальным, безошибочным солдатом-аналитиком, которым он пытается быть.

Мотивация:
Не месть титанам, не слепая вера и не слава. Его двигает трезвый гуманизм. Спасать жизни, потому что каждая спасенная жизнь - это сохраненный опыт, ресурс, шанс на завтра. Изучать титанов, потому что знание - единственное настоящее оружие против слепой силы. Становиться полезнее для отряда, потому что в их мире выживает только слаженный механизм, и он хочет быть его надежной деталью. Глубоко внутри - тихая надежда, что его работа, его анализ, его холодный расчёт однажды сможет переломить ход этой войны не в героическом порыве, а в череде маленьких, точных, выверенных побед.
Специализация:
Поддержка своей контратакой и тактическая оценка поля боя. Его главная роль в группе - быть её мозгом. Оценить угрозы, предложить план, скоординировать действия, предугадать развитие ситуации.
Полевая медицина. Умение остановить кровь, стабилизировать раненого и дать ему шанс дожить до санитаров - его второй язык после языка тактики.
Изучение поведения титанов. Уникальная роль наблюдателя рядом с Ханджи. Сбор данных, анализ движений аномальных особей, попытка найти логику в, казалось бы, безумных действиях.

Уровень владения УПМ:
Марк хорошо владеет УПМ, особенно в среде, где есть надёжные точки для маневра: городские кварталы, лес, плотная застройка. Он уверенно чувствует баланс и траекторию, экономно использует инерцию и редко делает лишние движения. На открытой местности его стиль становится рискованнее - не из-за ошибок, а из-за нехватки опор. В таких условиях ему чаще приходится рассчитывать не на идеальный манёвр, а на промахи титана, особенности его движений или удачное стечение обстоятельств. Это снижает уверенность.

Отношение к титанам:
Ни ненависти, ни мистического трепета. Марк видит в титанах сверхопасный природный интерес, стихийное бедствие из плоти. Он понимает их абсолютную, беспощадную угрозу. Но личный страх за собственную шкуру давно отступил, закаленный годами службы. Куда острее тревога за товарищей. Поэтому рядом с титанами он не позволяет эмоциям брать верх. Включается рабочий режим: анализ поведения, расчёт уязвимых точек, холодная оценка рисков. Его знаменитое спокойствие в бою - не бесстрашие, а сознательное отключение всего, что мешает этой работе. Они - сложная задача, которую нужно решить с минимальными потерями. А после случая у Элитного штаба они стали ещё и личной загадкой, объектом жгучего, почти научного интереса, смешанного с легкой, необъяснимой жестокостью.

Хобби:
Ведение полевого журнала наблюдений. Это не дневник. Это гибрид журнала, научного блокнота и тактического справочника. Там зарисованы схемы атак титанов с пометками об угле и скорости, таблицы сравнения поведения аномалий, заметки о состоянии отряда после вылазок, черновые планы, даже зарисовки облаков и направления ветра. Это внешнее хранилище его постоянно работающей головы, способ разложить по полочкам хаос мира.

Цитаты Марка:
Я не в точке удара, я между ней, “Пока он выбирает жертву, я выбираю конец движения”, “Паника это шум, Крик это потеря данных”, “Мир рвется, но линии моей атаки остаются прямыми”, “Каждый рывок, подчинен углам”, “Пока он еще движется, линия его слепой зоны уже проведена”, “Я остаюсь, когда все уходят. Я сделаю так, чтобы сердце товарища не остановилось!”...

I. Происхождение
История Марка Смита началась не со вспышки света или знамения. Она началась в потемках. В тех густых, вечных потемках, что стояли в кривых переулках Троста даже в полдень. Город, зажатый между каменными плитами стен, и сам научился жить в сжатом пространстве, в вечном полумраке. Дома жались друг к другу, будто пытаясь согреться. Их облупившаяся штукатурка напоминала кожу прокажённого, а ставни скрипели на ветру, как старые кости. В одном таком доме, пропахшем сыростью, дешёвым табаком и безнадегой, родился мальчик. Мир не затаил дыхания, мир даже не заметил как и от рождения остальных детей.
Его рождение не было праздником. Это был обычный акт биологии, вроде смены времени года. Так бывает, когда жизнь давно выцвела до серого, и люди живут по инерции, цепляясь за сегодняшний день, словно завтра - просто дурной сон, а не реальность.
Его мать… Имя её стёрлось из памяти квартала быстрее, чем надпись мелом на мокрой стене. Те, кто знал, не вспоминали вслух. Она была призрачной фигурой, мелькающей в лужах тусклого света у входа в бар. Женщина, торгующая собой. Для неё мужчины не имели лиц - лишь силуэты да звон монет в потной ладони, дававший отсрочку ещё на один день. Она была пустой скорлупой, из которой давно вытекло всё живое: мечты, вера. Она не верила ни в что.
Почему она оставила ребёнка? На этот вопрос в квартале только разводили руками. Одни шептались, что хотела привязать к себе мужчину, отца мальчика. Другие - что в какой-то запредельный момент усталости в ней что-то дрогнуло. Третьи считали, что она просто сдалась, позволив судьбе решать за неё. Ответа не знал никто. Она сама ничего не объясняла. А потом просто ушла из жизни новорождённого, растворилась в городском смраде, будто её и не было.
Материнского тепла Марк не познал. Даже в первые дни, когда младенцы ищут защиту, он вряд ли чувствовал что-то, кроме отстраненности и усталых рук. Она не умела и не пыталась заботиться ни о ком, включая себя. Едва он издал первый крик, она почти механически передала его отцу - и ушла. Не оглянулась. Так сбрасывают груз, который уже невмоготу нести.
Отчаяние Джонатана было немым и практичным. Ребёнку нужно было молоко. Мужчина носился по кривым улочкам Троста, выспрашивая, умоляя, предлагая последние гроши. В итоге нашёл - молодую вдову с собственным грудничком на руках, у которой ещё хватало молока на двоих. Каждый день, ровно в одно время, Джонатан приносил к её порогу своё завернутое в одеяло дитя и несколько крон, отложенных от скудного заработка. Он молча стоял в стороне, глядя, как та женщина, с усталой добротой во взгляде, прикладывает его сына к груди. - несколько крон в чужой ладони в обмен на шанс выжить. Отец платил за это чужое, милосердное тепло. Так, с чужой грудью и отцовскими кронами, началась его жизнь.
Джонатан Смит. Просто рабочий. Его руки были картой тяжёлого труда: мозолистые, в царапинах и въевшейся грязи, с пальцами, которые уже не разгибались до конца после тысяч поднятых ящиков на складе у восточной стены. Он был уставшим до костей, грубоватым от постоянной борьбы за жизнь, порой угрюмым. Но под этой коркой жило нечто редкое для эпохи, делавши людей черствыми, - упрямая, простая способность не отводить глаз от чужой беды.
У него был выбор. Он мог оставить ребёнка. Сделать вид, что это не его дело. Уйти, как ушла она. Многие бы так и поступили.
Но он не сделал этого.
Он забрал Марка. В свою каморку - крошечную комнатушку прямо над складом, пропахшую насквозь его жизнью: старой, просмоленной древесиной, мокрыми веревками, пылью веков и металлом. Он растил его один. Без помощи, без лишних слов. Это была жизнь в режиме вечного недостатка: еды, денег, времени, сил, сна. И всё же в этой убогой бедности таилась странная, суровая теплота. Отец никогда не ныл при сыне. Никогда не показывал, как тяжело, как ноют кости. Он просто делал то, что должен был делать.
Для маленького Марка отец стал целым миром. Тихим, честным, настоящим. Он показывал, как держать молоток, чтобы не сорвать ладонь. Как складывать ящики, чтобы не рухнули. Как, даже когда всё катится к чертям, находить силы встать на рассвете и сделать следующий шаг. Он не читал сказок. Он говорил с ним, как со взрослым: “Запомни, сын. Живым остаётся тот, кто, даже когда весь мир встал поперёк, не мечется и суетится, а держит голову холодной, подстраивается под любую проблему и ищет способ не просто пережить её, но и жить дальше. Держись за это. Это всё, что у нас есть”.
Марк, будучи ребёнком, впитывал эти слова не как наставление, а как закон природы, вроде того, что огонь жжется. Они стали его внутренним стержнем.
И, возможно, именно эти первые, тяжкие, но честные годы стали тем фундаментом, что позволил Марку Смита не сломаться в будущем аду. Потому что он с пелёнок усвоил простую, железную истину: мир не обязан быть к тебе добрым. Но ты, если хочешь зваться человеком, обязан перед самим собой оставаться им. Даже в аду. Особенно в аду.

II. Жизнь в Тросте
Трост был городом-амфибией. С одной стороны - шумный, вечно кишащий людьми узел, где сходились торговые пути, звенели монеты, пахло пряностями. С другой - это был аванпост на краю бездны. Каждый житель, от мала до велика, носил в подкорке холодное знание: за этими исполинскими каменными глыбами начинается Иное. Неизвестность, полная титанов. Стены были не просто сооружением. Они были границей реальности.
Для маленького Марка эти стены были защитой. Он рос, задрав голову, пытаясь разглядеть их верх. Они казались ему живыми, древними, загадочными, взирающими на суету муравьёв у своего подножия. Его район был не самым бедным, но и не благополучным. Квартал трудовиков: кожевенники, чьи мастерские смердели щелочью, грузчики с вечно красными от напряжения шеями, торговцы, голоса которых к вечеру срывались в хрип, плотники, стругавшие балки для вечно ветшающих домов, сторожа с фонарями - простые, не пафосные люди, чья жизнь измерялась сделанным за день.
И среди них - его отец. Джонатан Смит. Мужчина, чьи руки пахли не просто деревом, а особой смесью: дубовой стружкой, пылью веков, поднимавшейся облаком при разгрузке старых ящиков, и едким, холодным запахом металлических цепей. Он работал на том же складе задолго до рождения сына. И Марк, научившись у отца смотреть на мир, стал ходить за ним. Подавал тяжёлые гаечные ключи, протирал грубым холстом заляпанный маслом верстак, сортировал гвозди по размеру в пыльные банки. Не из долга. Из жадного, всепоглощающего желания быть рядом с единственным якорем в своём мире.
Их дом был продолжением склада - маленький, деревянный, с крыльцом. Он пах старой, неторопливой бедностью: пригоревшей кашей, дёгтем, которым отец раз в год пытался залатать крышу, сыростью, въевшейся в самые доски. Но для Марка это была вселенная, открытая лишь для него и отца. Вот угол, где он строил крепости из щепок. Вот стол, за которым они ели в тишине, слушая, как за окном воет ветер. Вот обои из газет, которые отец пытался переклеить раз пять, но всегда останавливался на полпути - то денег не хватало, то сил. Эти полу законченные попытки были частью пейзажа, как и всё остальное.
Однажды, вернувшись раньше времени, Марк застал отца в переулке. Тот говорил с женщиной в потертом платке - тихо, настойчиво, с непривычной просьбой в голосе. “Просто зайди. Хоть посмотри на него”, - слышал мальчик. Женщина молчала, глядя в сторону. В ее молчании было что-то окончательное, словно дверь, захлопнувшаяся навсегда. Отец ещё что-то пытался сказать, но потом просто замер. Руки его медленно опустились. Он больше не звал её, не уговаривал - лишь кивнул, и в этом кивке была такая усталая покорность, что у Марка сжалось сердце. С тех пор отец перестал пытаться. А женщина появлялась редко, словно призрак из другой жизни. Она не интересовалась, как он живёт. Он не искал её взгляда.

Жизнь текла по накатанной колее. Утро - скрип половиц, запах овсянки, густой и безвкусный. Отец уходил, и Марк оставался один: то учился читать по настенным газетам, то выполнял мелкие поручения по кварталу, то таскал воду от общего колодца, ловя на лету обрывки разговоров соседей: о засухе, о подорожании муки, о новых, непонятных приказах из гарнизона.
И над всем этим, всегда, висело Давление. Не конкретное, не осязаемое. Гнетущее ожидание. Осознание того, что стены - не навсегда. Понимание, что мир за камнем - живой, дышащий, голодный. Смутное предчувствие, что однажды этот хрупкий баланс рухнет. Все об этом знали. Все об этом молчали. Жизнь продолжалась.
Но никто, даже в самых черных снах, не мог представить, насколько оглушительным будет этот грохот.

III–IV. Путь солдата
Акт I. Вступление в Кадетский корпус (842 год, 12 лет)
Решение созрело в нем тихо, как нарыв. Не из жажды славы - это чувство было слишком абстрактным для мальчика. А из трезвого, почти инстинктивного понимания: за стенами - угроза. Угрозу нужно изучать. Чтобы изучать - нужно быть сильным, дисциплинированным, знать инструменты борьбы. Кадетский корпус был единственной логичной дорогой. В 842 году, когда ему стукнуло 12, он подал заявление в 99-й набор. Его приняли не за выдающиеся данные, а за упрямый, ясный взгляд.
99-й Кадетский корпус встретил его холодно. Подъем ночью, когда звёзды ещё не думали тускнеть. Бег по промерзлой плацу, выжимающий из лёгких весь воздух, а из мышц - последние силы. Крики инструкторов, обрушивающиеся на голову, как удары тупым молотом. Бесконечные тренировки по принципу: сломать, чтобы собрать заново. Марк не был природным атлетом, но не умел сдаваться. Каждое падение, каждый провал на тренировках с УПМ (а первые попытки были катастрофой: он кубарем катился по земле, запутавшись в тросах) он разбирал по косточкам. Почему упал? Оступился или выдохся. Почему не долетел? Неправильный угол, слабый толчок. Он возвращался к тренажерам снова и снова, в тихие часы, когда другие валились с ног, лишь бы еще раз отработать сложный элемент. Он искал в теле точку баланса, математику идеального полета.
Со временем навык пришёл. И пришёл он только после сотен падений. Его движения стали чистыми, траектории - предсказуемо точными. Но корпус, ломая тело, обнажил и душу. Проявились слабости, ставшие его второй натурой. Чрезмерная концентрация: выбрав цель, он мог забыть обо всём остальном, будто надел шторы. Полный сбой в строю: в любых групповых упражнениях он либо вырвался далеко вперёд, ломая весь строй, либо отставал, создавая опасные разрывы. Раб схем: он мыслил алгоритмами, и когда план рушился (внезапная атака, смена обстановки), ему требовались драгоценные секунды, чтобы перестроиться.
Три года (842–845) выковали из мальчика настоящего кадета Смита, готового к бою. Он овладел УПМ не как искусством, а как точным инструментом. Усвоил тактику, дисциплину, научился запирать страх в самом дальнем чулане сознания. К выпуску он вошёл в топ-10 своего набора, заняв 5-е место за упорство и холодную голову. После кадетки он впервые позволил себе мысль: возможно, он сможет не просто выжить, но и что-то изменить. Хотя бы для горстки людей рядом.

Акт II. Падение Шиганшины и Выпуск (845 год, 15 лет)
За несколько месяцев до выпуска мир треснул. 845 год. Стена Мария пала у Шиганшины. Весть пришла ударной волной, нескончаемым потоком беженцев. Измученных, искалеченных, с глазами, в которых застыл ужас. Пятнадцатилетний Марк, уже почти солдат, наблюдал за этим с балкона училища. Он не просто видел - он чувствовал эту атмосферу катастрофы. Запах страха, пота, крови и пыли сожженных земель. В этот момент все учебные схемы, все тактические задачи превратились в жуткую, гиперреалистичную иллюстрацию. Теория стала детскими туфельками, брошенными в грязи, и протяжным стоном женщины, ищущей в толпе того, кого уже нет.

Акт III. Начало службы в Разведкорпусе (845 год, 15 лет)
Выпуск в конце 845 года прошёл без помпы. Война не ждала. Пятнадцатилетний Марк Смит, один из лучших выпускников 99-го набора, записался в Разведкорпус по собственному желанию. Не из жажды славы - она умерла в тот день, когда он увидел лица беженцев. А из холодной, прагматичной необходимости разобраться в угрозе, чтобы больше никогда не видеть такого ужаса. Чтобы та беспомощность, что сковала его тогда на балконе, больше не повторилась.
Его, с его аналитической головой и дотошностью, зачислили в одну из передовых рот. Это был ад в чистом виде. Вылазка за вылазкой, патруль за патрулём, кровь и грязь вместо учебных схем. Но даже в этом хаосе Марк не мог отключить свой мозг. В перерывах между боями, пока другие пытались забыться, он доставал потрепанную полевую книжку и вносил туда не только отчетные данные, но и свои наблюдения. Странная задержка в движении одного титана. Как другой проигнорировал раненого солдата, но разодрал брошенный рюкзак. Мелочи, на которые уставшие бойцы не обращали внимания.
Он не был учёным. Он был солдатом, который пытался найти логику в безумии. Его командиры отмечали его хладнокровие и точность, но странные заметки в журнале вызывали лишь недоумение и пожимания плечами. “Боец Смит, ты что, их изучать собрался? Режь их - и всё”. Он и резал. Эффективно, молча, без лишних движений. Но в голове уже тогда, в самые первые годы службы, начал складываться пазл. Титаны для него постепенно переставали быть просто мишенями. Они становились проблемой. Сложной, кровавой, смертельной головоломкой. А любую головоломку можно решить, если найти ключ. Он ещё не знал, что его собственный, личный ключ - та самая страшная история которая ждёт его в будущем, в снегах у Элитного штаба. А пока он просто собирал данные, по крупицам, в своей книжке, подсознательно готовясь к той роли, которую ему предстояло сыграть годы спустя.

V. Служба в Разведкорпусе (845–849 гг.)
Если кадетский корпус был кузницей, то первые годы в Разведкорпусе стали для Марка спуском в горнило. Теория, доведенная до автоматизма на плацу, здесь, за стеной, столкнулась с живой, дышащей, пахнущей гнилью и железом реальностью. 845-849 годы. Это был период не героических битв, а мясорубки будней. Вылазка за вылазкой. Патруль. Разведка. Столкновение. Потери.
Он очень быстро усвоил главный закон РК: здесь нет опыта как абстрактного понятия. Опыт - это то, что ты сумел вынести на своих плечах из последней стычки. Это память о конкретном свисте крюка, вонзившегося в плоть рядом с твоим ухом. Это вкус железа на языке после того, как увидел, как титан разрывает твоего напарника. Это знание, как по тону голоса командира понять, что план летит к чертям, еще до сигнальной ракеты.
Марк оказался в основной ударной группе - среди всех тех, кто шел дальше самой стены, туда, где кончались карты и начиналась неизвестные территории, населенные одними титанами. Сначала он помогал в борьбе с титанами более опытным, чьи лица уже потеряли способность удивляться ужасу. Он наблюдал и учился, как они экономят газ, как обмениваются взглядами и жестами вместо слов. Особенно сильно его удивлял Мик Захариас, что каким-то образом мог чуять титана, что не удавалось Марку то ли из-за опыта, то ли от отличительной особенности самого командира наблюдательного отряда.
Но вскоре его начали замечать. Не как лихого рубаку, или отважного бойца, а как странного, очень полезного солдата. Того, кто в пылу боя мог коротко, без паники, окинуть взглядом всю местность и громко сообщить остальным: “права, за дубом, еще один, ползучий”. Того, чей отчет после вылазки был не сухим перечнем “выполнено-не выполнено”, а содержал странные наблюдения: “Титан игнорировал разбросанные бочки, но свернул к одинокому дереву, словно оно его что-то привлекало”, словно подражая исследовательскому отряду. Его аналитический ум, который в кадетском корпусе был слабостью, здесь начал обретать ценность. Именно эти нестандартные отчёты, его манера замечать аномалии в поведении титанов, в конце концов, и привлекли внимание. Сначала - его непосредственных командиров, которые ценили практическую пользу его замечаний. Позже, к 848-849 годам, слухи о солдате, который видит в титанах не просто чудовищ, а паттерны и закономерности, начали потихоньку распространяться. До высшего командования и учёных типа Ханджи они ещё не дошли, но семя было посеяно. Его полевой журнал, который он вёл с первого дня, постепенно превращался из личных записей в потенциальный источник данных. Сам Марк не рвался в кабинеты - он видел свою ценность здесь, на передовой, где его холодный расчёт мог спасти жизни в реальном времени. Но судьба уже готовила ему другую роль.
В 848 году, после серии успешных, хоть и кровавых операций, где его хладнокровие спасло малую группу от окружения, Марка Смита повысили до Рядового Первого Класса. Это не было наградой за подвиг. Это было признание его надежности. Командование начало видеть в нем не просто пушечное мясо, а стабильный актив. Солдата, который не подведет, который не паникует, который выполнит приказ и, возможно, заметит что-то такое, что спасет жизни в следующий раз. Эти годы выжгли из него последние остатки юношеского романтизма. Он понял, что за стеной выживает не самый сильный, а самый внимательный, дисциплинированный и выдержанный. Он научился слушать тишину - ту зловещую паузу между криками титанов. Научился читать по глазам товарищей нарастающую панику, еще до того, как она вырвется наружу. Он понял, что иногда лучшая атака - это вовремя и организованно отступить, сохранив состав. Это были уроки, оплаченные кровью, и он выучил их назубок.

Продолжение во второй части квенты...

VI. Прорыв Троста (850 год)
850 год. Марк уже Рядовой Второго Класса Разведкорпуса с почти пятилетним стажем, со шрамами, опытом и тихой, непререкаемой репутацией. Когда колокол Троста издал два громких сравнимо со взрывом, медных вопля - первый, леденящий душу, второй, предсмертный, - Марк не испытал шока. Его сознание переключилось в чёткий, отработанный режим. Всё, о чём так долго твердили инструкторы, к чему готовили годами, - случилось. Это была не катастрофа, а работа. Холодная тяжесть ответственности легла на плечи точнее и неумолимее, чем любое снаряжение. Хаос вокруг был тем же, что и пять лет назад: крики, рушащиеся дома, гул шагов. Но сам он был другим. Память об отце, исчезнувшем в той, первой мясорубке, больше не парализовала. Она давала уголь для горна. Он координировал, отдавал короткие, ясные команды горстке ополченцев и растерянных гарнизонцев, эвакуировал, указывал цели, использовал городской ландшафт как ловушку. Он не был героем, бьющимся в эпицентре. Он был дирижером в аду, пытающимся спасти хотя бы часть отряда. Прорыв Троста стал для него не личной трагедией, а проверкой. И он её выдержал. Он понял, что его место - здесь, на острие, не потому, что он жаждет славы, а потому, что его холодная голова и тёплые (вопреки всему) руки нужны именно здесь, чтобы другие могли отступить, выжить, сделать следующий вдох.

VII. Столкновение с аномальным титаном (850 год)
Это случилось в самом начале 850 года, в тот период зимы, когда холод уже не бодрит, а высасывает все силы, а снег ложится мертвым, глушащим звук одеялом. К этому времени Марк был уже Младшим Капралом, За его спиной уже лежала тяжесть лет службы. В глазах поселилась та особенная, старая усталость, что бывает только у тех солдат, которые слишком часто глядели смерти прямо в лицо и хоронивших на кладбищах друзей после выполненных или проваленных вылазок.
Их было трое: он, Эрд (грубоватый, как булыжник, ветеран с золотыми часами, которые он ни за что не надевал в бой) и Петра (стремительная, с острым, как бритва, ум и такой же улыбкой). Задача - проверить донесения о “странной активности” в районе Элитного штаба, уединённого комплекса, куда титаны обычно не заходили. Место было тихое, почти курортное, и сама постановка задачи настораживала.
Когда они вышли на опушку леса, открывающую вид на белое поле и тёмный силуэт штаба, тишина была первой аномалией. Ни птиц, ни ветра. Только густой, давящий вакуум. И тогда Марк его увидел. Не так, как видят титана - огромную, шумную угрозу. Он увидел статую. Темную, заснеженную глыбу, замершую неестественно прямо, будто в ожидании. Его глаза, натренированные замечать детали, уловили главное: движение зрачков. Немедленное, тупое блуждание. Быстрое, резкое, сканирующее. Из стороны в сторону. Оценивающее. И в этот момент что-то холодное и тяжелое, как свинцовая пуля, упало ему в самое нутро. Аномальный.
План был прост и отработан: Марк - приманка, отвлекает, Эрд и Петра - фланговая атака. Он рванул вперёд, врезаясь в морозный воздух, раскидывая тросы, крича, создавая максимум шума и движения. Он летел прямо перед его лицом, мимо огромных, равнодушных глаз.
И титан его проигнорировал.
Полностью. Абсолютно. Будто Марк был не человеком, а пролетевшей мимо пустой банкой. Эта нереальность, это вопиющее нарушение всех известных шаблонов на секунду вогнало Марка в ступор. А затем титан, с пугающей, почти изящной плавностью, развернулся и, чётко выбрав цель, ринулся на Петру.
Что было дальше - превратилось в кошмар наяву, размытый адреналином, болью и бессилием. Стремительный удар ногой - Петра, отброшенная, как тряпка. Яростная атака Эрда, режущего сухожилия. Глухой хруст обрушившегося тела титана, придавившего Петру в снег. Отчаянная копошь, чтобы вытащить её. И затем - второй. Вынырнувший из-за деревьев, как призрак. Ползучий, быстрый, несуразный. Марк, уже на автомате, бросился ему наперерез.
И его снова проигнорировали.
Это было уже не страшно. Это было сверхъестественно. Будто для этих двоих он был пустым местом. Второй титан устремился к Эрду, начав смертельную карусель.
Дальше - калейдоскоп ужаса. Эрд, отчаянно отбивающийся. Марк, пытающийся помочь, но будто находящийся за невидимым стеклом. Появление отряда гарнизона. Передышка. Он подхватывает Петру - тело неестественно лёгкое и хрупкое в его руках. Разум переключается в медицинский режим: дыхание, пульс, кровь, переломы. Пальцы, привыкшие к точности, работают сами. И тогда - свист. Он поднял глаза. Бревно, метко пущенное, как копьё, уже летело в них. Петра инстинктивно кувыркнулась. У Марка не было времени. Только осознание: сейчас.
Удар был вселенским. Не боль - сначала её не было. Был абсолютный, оглушающий вакуум, в котором погасли свет, звук, мысль. Он не почувствовал падения. Мир сузился до узкой щели: белый снег, красные брызги, чьи-то сапоги рядом, пронзительный зеленый дым сигнальной ракеты… и всё.
Он пришёл в себя через трое суток. Боль была титанической, но ясной: сломанные рёбра, ушиб, сотрясение. Гораздо страшнее было другое. Не физическая рана, а шрам в голове. Два титана. Два аномальных. И оба - ноль агрессии в его сторону. Их поведение ломало всё, что он знал о них.
Пока он лежал, пригвожденный к койке, его разум, уже не отягощенный болью, начал работу. Он заново проигрывал каждую секунду. Каждый их взгляд (вернее, его отсутствие). Каждый жест. В своём блокноте, который ему принесли, он начал строить первые, робкие догадки. Этот случай не просто едва не убил его. Он его переформатировал. Из солдата он начал превращаться в ключевой элемент самой важной загадки Разведкорпуса. И сам того не зная, он уже написал себе пропуск в самое сердце этой тайны - прямо к Ханджи Зое.

VIII. Повышение, перевод в Исследовательский отряд и работа с Ханджи (850 год)
Лазарет стал для Марка чистилищем. Лежа на жёсткой койке, в воздухе, пропахшем антисептиками и страхом, он был отрезан от мира действий, но его голова работала на пределе. Он не думал о боли. Он думал о глазах того титана. О том, как они смотрели сквозь него.
Когда он смог, наконец, стоять и говорить, не задыхаясь от боли в груди, его вызвали. Не для формального допроса. Для беседы. В комнате были не только командиры, но и люди в очках, с папками, чьи взгляды были лишены солдатской простоты - они были острыми, любопытными, почти хищными. Они слушали его рассказ, затаив дыхание, задавая вопросы не “куда он побежал”, а “куда смотрел титан, прежде чем убить”. Марк понял: его наблюдения - не просто детали отчета. Это сырьё для большой науки.
Через месяц, едва встав на ноги, он получил две новости. Первая: повышение до Старшего Капрала. Формально - за мужество и спасение товарища. По сути - плата за уникальные данные. Вторая, главная: немедленный и окончательный перевод в Исследовательский отряд под непосредственное начало Ханджи Зое.
Сама Ханджи ворвалась в его жизнь, как ураган. Первая встреча была сюрреалистичной. Он, ещё шаткий, стоял в коридоре, когда на него налетела эта гиперактивная женщина с безумными глазами, схватила за подбородок, повертела голову, заглянула в глаза и выпалила: “Так это ты! Тот, кого они не видят! Занимательно! Ты пахнешь чем-то особенным? Слышишь какие-то звуки? Чувствуешь магнитные поля?” Марк, ошарашенный, только молча качал головой. Он впервые видел человека, для которого титаны были не кошмаром, а интереснейшей головоломкой. Её энтузиазм был пугающим, заразным и абсолютно безэмоциональным - чистый, пламенный интерес ученого к редкому экземпляру.
Работа в отряде Ханджи оказалась интеллектуальным спецназом. Здесь не было строевой дисциплины, но была железная дисциплина мысли. Белые доски, испещренные формулами и схемами анатомии титанов. Горы отчетов о “ненормальном” поведении. Опыты (на безопасном, но все же леденящем душу расстоянии) по проверке реакций титанов на разные раздражители. Марка подключили ко всему. Он стал живым сенсором. Его заставляли просматривать километры записей вылазок, выискивая малейшие аномалии в движениях. Его сажали за сравнение данных о регенерации у разных классов. Ханджи быстро оценила его главный дар: концентрация и умение видеть шаблоны. Он мог часами сидеть над скучными таблицами, находя связи, которые ускользали от других.
Для Марка это был новый вид службы. Если раньше он анализировал, чтобы выжить и убить, то теперь он анализировал, чтобы понять. Это смещало перспективу. Титаны из безликих монстров стали превращаться в сложные, пусть и ужасающие, биологические системы, подчиняющиеся своим, пусть и безумным, законам. Та история, что приключилась с ним в бою у Элитного штаба стала центральной темой нескольких исследований, но проявился только с этими двумя титанами, больше - ни разу. Он был и подопытным, и исследователем. Это давало странное чувство: его травма, его личная загадка теперь служила большому делу. Он чувствовал, что его боль, его страх, его наблюдения обретают смысл. Он больше не просто винтик в военной машине. Он был уникальным инструментом в руках самого пытливого ума Корпуса. И впервые за долгое время это приносило не холодное удовлетворение, а глухое, трезвое достоинство.

IX. Сержантские курсы (850 год)
Параллельно с погружением в мир безумных гипотез Ханджи, в жизнь Марка вошла другая, не менее суровая дисциплина. Командование, отметив его естественное, пусть и тихое, лидерство в поле (особенно в том лесном инциденте, где он взял управление на себя), включило старшего капрала Смита в программу сержантского обучения.
Если лаборатории Ханджи были полётом в абстрактное, то сержантские курсы стали возвращением к тяжелой, каменной реальности основ. Это были не утренние построения. Это были занятия в затемненных комнатах, где на больших тактических картах разыгрывались гипотетические катастрофы. Инструктор, бывалый разведчик с лицом в шрамах, бросал им условия: “Вы в лесу. Туман. Два титана, тип неизвестен. Один раненый. Газ на исходе. Ваши действия? Время - десять секунд”.
Марк научился думать за других. Не просто рассчитывать свою траекторию, а просчитывать траекторию группы. Как распределить силы? Кого поставить на прикрытие, если новобранец дрожит? Как одним коротким, ясным приказом (“Петра - высота, Эрд - фланг, дым через три!”) заменить панику на порядок? Его учили читать не только карты, но и лица. Видеть зарождающуюся истерику в глазах, скрытую усталость за бравадой, немой вопрос “что делать?” в моменте неопределенности.
Его учили документировать не результат, а процесс. Не “титан убит”, а “титан проигнорировал стандартную приманку, проявил интерес к источнику воды, что может указывать на…”. Его отчёты, и без того подробные, стали образцом ясности. Каждая пометка могла стать ключом для тактиков или учёных вроде Ханджи.
Для Марка, с его аналитической головой, это была систематизация интуиции. То, что он делал в поле на ощупь, теперь обретало теоретическую базу, обрастало терминами и методиками. Он изучал не как быть сильнее самому, а как сделать сильнее всех, кто рядом. Как превратить группу в единый организм. Это была наука ответственности. И для человека, чей главный страх - подвести других, эти курсы стали своеобразной терапией. Чёткие алгоритмы, прописанные действия, теория управления - всё это было щитом против хаоса, в котором рождаются роковые ошибки. По вечерам, склонившись над учебниками при тусклом свете лампы, он чувствовал, как в его голове, рядом со схемами титанов и траекториями полёта, выстраивается новая, сложная структура - структура командования. Она была такой же важной частью его арсенала, как и клинки.

X. Обучение на медика(850 г.)
Но знания тактики и теории не могли заткнуть самую болезненную дыру в его душе - чувство беспомощности перед чужими страданиями. Бой у Элитного штаба оставил в нём не только загадку, но и травму иного рода: вид Петры, истекающей кровью в снегу, и его собственные дрожащие, ничего не умеющие руки. Быть сильным в бою стало казаться ужасно недостаточным.
Поэтому, едва оправившись и втянувшись в новый ритм, он подал рапорт. Не на повышение. На курс полевого медика при гарнизоне. Его логика была безупречно прагматичной, как всё, что он делал: УПМ и тактика - инструменты нападения. Анатомия, перевязки, противошоковые мероприятия - инструменты спасения. Он хотел быть вооружён и для того, чтобы залатать рану, а не только нанести её. Нельзя было допустить, чтобы кто-то еще умер у него на руках просто потому, что он не знал, куда давить.
Обучение было суровым и приземленным. Никакой высокой науки - только доведенная до мышечной памяти практика. Десятки раз он накладывал жгут на манекен и на себя. Сотни раз бинтовал “раны”. Учился по косвенным признакам (цвет кожи, дыхание, взгляд) определять степень шока. Он впитывал знания с той же тихой, безостановочной сосредоточенностью, с какой когда-то учился летать. Он понимал: в пылу боя, под рев и свист, не будет времени вспоминать теорию. Действия должны стать рефлексом.
И очень скоро эти навыки спасли первую жизнь. Не в грандиозной битве, а в мелкой стычке на окраине. Молодой боец гарнизона, напоровшись на сук в падении. Артериальное кровотечение. Крики вокруг. Марк оттолкнул растерявшихся товарищей, наложил жгут выше раны, одной рукой фиксируя конечность, другой - готовя перевязку. Действия - чёткие, быстрые, без суеты. Боец выжил. Потом был второй. Третий. В хаосе прорыва Троста его умение в считанные секунды оценить тяжесть ранения и оказать первую помощь спасло не один десяток жизней.
Он не стал врачом. Он стал тем самым критически важным первым звеном, тем, кто выигрывает те пять-десять минут, что отделяют тяжёлое ранение от смертельного. К нему тянулись взгляды не только за командами, но и за помощью. Он научился разделять сознание: одна часть думала как солдат и тактик, оценивая угрозы, другая, фоновая, постоянно сканировала состояние товарищей, отмечая бледность, учащённое дыхание, неестественную позу - признаки стресса, усталости или скрытой травмы.
Это стало его новой границей, его личным рубежом обороны от чувства беспомощности. Теперь, даже в самом безнадёжном бою, у него всегда был план Б. Если не получалось защитить товарища от удара, он мог попытаться спасти его после. Это было продолжением клятвы, данной самому себе в день, когда мир отнял у него отца: цепляться за каждую жизнь, которую ещё можно удержать. И теперь для этого у него были не только воля и анализ, но и реальные, осязаемые навыки.

XI. Повышение до младшего сержанта (850 год)
К середине 850 года Марк Смит был уже не просто перспективным солдатом. Он был уникальным гибридом. Старший капрал с пятилетним полевым стажем. Полевой медик, спасающий жизни в гуще боя. Ключевой элемент самого амбициозного исследовательского проекта Разведкорпуса. И успешный курсант сержантской школы, усвоивший теорию управления в кризисных ситуациях.
Решение о его финальном повышении созревало не в тиши кабинетов, а в поле, в его же поступках. После того самого инцидента в лесной зоне (где он, будучи формально рядовым участником, де-факто взял командование на себя и спас группу), его детальный, аналитический рапорт лёг на стол командования. Рядом с ним лежали: восторженная (и немного безумная) служебная записка от Ханджи о “неоценимой помощи капрала Смита” и положительные отзывы инструкторов сержантских курсов. Все три документа, из разных уголков военной машины, говорили об одном: хладнокровие, аналитический ум, способность принимать решения под давлением и, что важнее всего, безоговорочное доверие подчиненных.
Командование посчитало, что ждать формального окончания курсов - пустая бюрократия, потеря времени. Он уже всё доказал на практике, в условиях, где цена ошибки - жизнь. Было принято прямое, нестандартное решение.
Церемония была краткой, как выстрел. В кабинете командира полка царила тишина, нарушаемая лишь треском пергамента. Офицер зачитал приказ. Формулировка была выверенной, сухой и не оставляющей места для вопросов: “За выдающиеся лидерские качества, проявленные в боевой обстановке, и постоянное выполнение обязанностей, существенно превосходящих текущее звание”.
Для Марка это не было неожиданностью или триумфом. Это была констатация факта. Констатация того, что его путь солдата-одиночки завершён. Отныне его аналитический ум, его выдержка, его медицинские навыки и знания, добытые в лабораториях Ханджи, принадлежали не только ему. Они становились инструментом, с помощью которого он был обязан вести других. И, что важнее всего, возвращать их живыми.
Тяжесть новых, блестящих звёзд младшего сержанта на его погонах была ощутимой, физической. Это был вес возросшей ответственности. Он вышел из кабинета в тихий коридор. Первый же встречный рядовой, случайно поймав его взгляд, инстинктивно выпрямил спину, чеканя шаг. Марк, не меняя выражения лица, лишь едва заметно, почти неощутимо кивнул в ответ. Не как начальник - как подтверждение. Подтверждение негласного договора: я веду, вы следуете. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы этот путь для вас закончился у теплого очага, а не в холодной земле.
Путь впереди был ясен. Теперь он вёл за собой.

XII. 08.12.850
8 декабря 850 года.
Младший сержант Марк Смит давно перестал быть просто строчкой в списке личного состава. Его знают. Не по рассказам а по результату. Его ставят туда, где нужно думать быстро и без лишних вопросов. Там, где счёт идёт не на подвиги, а на выживших.
В бою он почти не говорит. Действует тихо, без резких жестов. Не потому что скрытен - потому что иначе не умеет. Каждый его манёвр на УПМ лишён лишних движений и выполняется с холодной точностью, словно каждый рывок заранее продуман. Он не бросается в атаку первым и не ждёт чуда. Пока титан поворачивается, Марк уже меняет позицию, уходя с линии удара. Его клинок не рубит наугад - он появляется там, где шея открыта на долю секунды. Он не выглядит бесстрашным. Просто не тратит время на лишние реакции. В такие моменты он собран до неприятного спокойствия - и это действует на окружающих сильнее любого крика. Когда бой заканчивается, для него все еще ничего не кончается. Пока другие переводят дыхание или отходят, Марк остаётся. Проверяет, кто ещё жив. Ищет пульс. Останавливает кровь. Работает молча и быстро, так же точно, как в бою. Для него это не подвиг и не милосердие - просто ещё одна часть вылазки. Если человека можно дотащить до утра - значит, нужно это сделать.
Иногда именно из-за этого его запоминают. Не по имени и не по званию, а потому, что кто-то очнулся уже под крышей, вместо того чтобы остаться лежать в поле, в лесу и просто ждать пока его съедят.
Но за эту надёжность приходится платить.
В совместных атаках Марк неудобен. Его темп редко совпадает с общим. Он либо начинает движение раньше, чем остальные готовы, либо задерживается на анализе, когда строй уже пошёл вперёд. В паре с ним ещё можно подстроиться. В отряде - сложнее. Командиры это знают и либо учитывают, либо стараются не ставить его в плотные построения.
Ещё одна его проблема - расход газа. Он слишком часто корректирует полёт, слишком многое держит под контролем. Баллоны пустеют раньше, чем хотелось бы, и нередко именно это становится причиной отхода, а не ранения или усталость.
Марк живет на этом балансе. Полезный, надёжный, сложный. Не герой и не фигура для показательных историй. Просто боец, который делает своё дело так, как умеет - тихо, точно и до предела возможностей. И каждый раз возвращается с мыслью, что в следующей вылазки цена может оказаться выше.